Георгий Циплаков

ШЕСТЬ СЛОГОВ О ГЛАВНОМ. ПОСТСКРИПТУМ

Здесь Валерий Прокошин опубликовал свое мнение о танкетках (и несколько раз процитировал, за что ему отдельное спасибо, нашу с А. Верницким статью "Шесть слогов о главном", опубликованную во втором "Новом мире" за этот год). Его небольшой отзыв содержит некоторые типические упреки танкеткам, поэтому я решил на него коротко ответить. Начну по порядку, со следующего фрагмента:

"Автор идеи Алексей Верницкий утверждает, что изобретенная им форма отличается от всех ранее существующих: "они не похожи ни на один из кратких жанров: ни на хокку, ни на одностишия, ни на пословицы, ни на афоризмы". Согласиться с этим трудно, потому что тексты утверждают как раз обратное. В публикуемых танкетках без труда можно обнаружить элементы и хайку (стук в крышу/ дождь пришел), и афоризма (две по сто/ и родство), и пословицы (первый блин/ лицом в грязь), и чисто поэтический образ (все капли/ бездонны). Здесь же встречаются визуальные тексты и палиндромы. Какая-то часть "коротышей" нахально балансирует между верлибром (комар/ вот и лето) и прозой (Лето/ сижу в трусах). А еще есть группа текстов, которые и не знаешь, к чему их отнести (Я список/ кораблей; цветы/ качаются; Поэт/ не дорожи; сносит/ течением) и т.д."

Разумеется, авторы статьи "Шесть слогов о главном" не могли не заметить похожесть танкетки на предшествующие в мировой литературе твердые поэтические формы (хоть их и интересовали исключительно формы, заимствованные русской поэзией), почему и начали с разбора функционирования других твердых форм в русском литературном пространстве. Однако утверждение отличий еще не значит игнорирования сходства. Французская баллада чем-то похожа на французский сонет, триолет чем-то похож на рондо, однако это не значит, что сходством все исчерпывается. Согласитесь, что наличием ножек кровать похожа на стол, однако спать на столе противоестественно. Но упрекать человека, сказавшего "стол отличается от кровати" в том, что он не замечает сходства стола и кровати, все же, не совсем корректно. Просто ему в большей степени релевантен в данном конкретном случае высказывания признак отличия. Это и понятно, - ведь мы же старались описать самобытность танкетки, и поэтому намеренно заостряли ее дифференцирующие свойства. В. Прокошин и сам косвенно признает эту самобытность, когда выделяет "группу текстов, которые и не знаешь, к чему их отнести".

"...Получается, что в форму танкетки можно загнать любой текст, начиная от азбучной фразы (Мама/ мыла раму) до таблицы умножения (дважды два/ четыре)".

Здесь Прокошин будто нарочно цитирует мою короткую полемику с Михаилом Бару в ЖЖ и даже приводит тот же прецедентный текст, - "Мама мыла раму". Однако уважаемый критик странно расставляет акценты, говоря "в форму танкетки можно загнать...". Честно говоря, не вижу здесь трудности. "Мама мыла раму" и "Дважды два четыре" - тексты, фигурирующие вне художественного поля, а следовательно, не являющиеся ни танкетками, ни стихами вообще. Если же феноменологически перенести их в пространство художественное, то да, в определенном контексте, шутки ради, их можно воспринимать как танкетки. Но ведь это же не значит, что танкеточный смысл должен "задавить" все остальные смыслы этих фраз, в данном случае, - образовательные. Все зависит от правил, которыми мы пользуемся, от ситуации общения, от особенностей "языковой игры", как сказал бы Витгенштейн. При чем тут танкетка? Давайте представим себе, что кто-то стал ругать рифму за то, что люди иногда в обыденной речи окказионально рифмуют слова. Или ополчимся на шекспировский пятистопный ямб из-за того, что он иногда естественно проникает в бытовую "прозаическую" речь. Абсурд, право.

"Условно танкетки можно разделить на две группы - паразитическую и самостоятельную. В текстах из первой группы перерабатывается уже готовый материал, как правило, с использованием пословиц, поговорок, крылатых выражений: (Прокруст/ ложе мало; виски/ из копытца; пуля/ на посошок; журавли/ клин клином). В текстах из второй группы используется материал собственный (у вещи/ везде фас; магнит/ для Феликса; хохлы/ осалились; о вечном/ о вещах)".

Здесь меня не устраивает определение "паразитический" в значении "отсылающий к прецедентным текстам". Что за оценочность? Что ж теперь, запретить поэтам пользоваться отсылками и осмыслениями текстов своих собратьев? Чухонцеву запертить напоминть в стихах Фроста, Бродскому запретить иронически повторять Пушкина, а Пушкину - переиначивать Байрона, Вяземского и Мицкевича? Полноте.

"У придуманного А. Верницким жанра есть одно уязвимое место. Никогда нельзя быть уверенным, что только что написанную тобой танкетку не сочинил до этого кто-нибудь другой. Например, Ф.М. Достоевский (Красота/ спасет мир), А. Вознесенский (Чайка/ плавки Бога), или безымянные фольклористы из недавнего (В Москву/ за песнями) и далекого прошлого (Волка/ ноги кормят), а то и мест не столь отдаленных (Век воли/ не видать)".

Во-первых, не понятно, где здесь уязвимое место? Во-вторых, этот упрек справедлив, только если писать литературные произведения по методу, указанном в "Золотом теленке" ("А потом вспомнил, что эти стихи уже написал поэт Пушкин"). В-третьих, почему нужно воспринимать как проблему, что раньше о танкетках не было известно, а теперь известно? Но об этом мы с Верницким писали в главке "Привет Ахметьеву".

"А. Верницкий и Г. Циплаков уверяют, что "современная Россия, идя по пути танкетки, преодолев и оставив позади путь одностиший и частушек, обретает вслед за другими восточными странами продуктивное социальное направление в поэзии". Думаю, это все-таки несколько торопливое утверждение. Несмотря на многочисленные публикации в бумажных изданиях, этот литературный жанр еще не тронут ни одним исследователем. Да и массовостью он похвастаться не может. Постоянных участников этого эксперимента сейчас насчитывается не больше десятка. Плюс случайные посетители сайта: от никому неизвестной Рушы до главного редактора "Нового мира" Андрея Василевского".

Особенно радует вот что, - "этот литературный жанр еще не тронут ни одним исследователем". Хочется спросить Валерия Прокошина, - знает ли он, когда литературоведение всерьез задумалось, скажем, о русском символизме (нет, не сами поэты в своих манифестах, не литературная критика, а вдумчивое, ученое литературоведение)? Это легко уточнить: гораздо позднее 1910 г., когда символизм начал недвусмысленно разлагаться. Танкетка еще слишком молода, чтобы требовать внимания к ней серьезных ученых. Для этого она должна перестать быть событием. Пока же она не перестала быть актуальностью, ее нужно оценивать по вниманию к ней собственно поэтического и литературно-критического цехов. А этим вниманием, она, мягко говоря, избалована.

Закончить хочу фразой из статьи "Шесть слогов о главном": "...К 2015 году танкетки устареют, но мейнстрим русской поэзии 2010 - 2020 годов много унаследует от них". Таково было наше видение роли танкетки. Что называется, - готов отстаивать.